Друзья, знаю, что очень давно не появлялась, но сейчас мне хочется поделиться с вами своей историей.
Меня зовут Мария Паскида, мне 35 лет. У меня есть муж и сын, любимые родители, интересная работа, добрые друзья, в скором времени в нашей семье появится ещё 1 малыш. Я живу, как все, вплоть до 27 сентября 2021 года. Именно в этот день я повстречалась с вирусом Covid-19.
Моя коллега вернулась из командировки с легкими симптомами ОРВИ. Она даже экспресс-тест сделала – отрицательный. Поэтому 27 сентября, в мой первый после отпуска день, мы работали как обычно – без масок, пользуясь общей оргтехникой. На следующий день, в четверг, коллега сообщила, что идет на больничный, так как появились кашель и температура.
В пятницу она написала, что пропало обоняние. Два экспресс-теста показали положительный результат. Мне тоже сделали экспресс-тест как контактной – отрицательный.
К этому результату я отнеслась скептически и первым делом организовала свою изоляцию от семьи, пока ситуация не прояснится.
В субботу с температурой 38 и кашлем я вызвала скорую. К беременным приезжают быстро – уже через час в разговоре с врачом скорой помощи я настаивала на госпитализации до выяснения диагноза, так как была уверенна, что у коллеги ковид.
Меня отвезли в 14-й роддом. Туда свозят беременных с неподтвержденным диагнозом. ПЦР-тест оказался положительным. У меня коронавирус на 28 неделе беременности. Я не паниковала, ведь большинство переносят в легкой форме. А я – соматически здоровая женщина, молодая, без лишнего веса и хронических заболеваний. Так что, предвкушая спонтанные каникулы, я закачала себе все шесть сезонов сериала «Секс в большом городе».
Пока сериальная Керри и ее подруги создавали и решали свои проблемы, мое состояние начало ухудшаться. На следующий день после получения положительного ПЦР-теста меня перевезли в Областной перинатальный центр (ОПЦ). Там, в ОПЦ на компьютерной томографии легких выявилась двусторонняя пневмония. Процент поражения небольшой – 5 и 12 %, мне назначили лечение антибиотиком, гормонами, сбивали парацетамолом постоянно растущую температуру, ставили противотромбозные уколы в живот. Ну и особо не заостряли на мне внимание, как на «легкой» больной. Но мне, однако, становилось хуже. Через несколько дней поменяли антибиотик, так как первый не помогал, эта мера тоже не привела к положительной динамике.
Я поступила в ОПЦ третьего октября, а девятого уже была в реанимации. Мне стало плохо ночью – удушающий кашель, температура 39. Я кое-как доползла до поста, чтобы попросить о помощи.
10-11 октября я оказалась самой тяжелой пациенткой реанимации, для спасения жизни которой нужен препарат Актемра, призванный остановить распад моих легких - проценты 5 и 12 давно стали не актуальными. Искали лекарство всем миром, одна беда – препарата нет в РФ, только остатки, а из-за заграницы его не привезти, так как аптеки продают его только госпиталям под конкретных больных.
В реанимации началась моя бессонница – я очень боялась умереть ночью во сне. Ковид – болезнь, мучающая тебя одиночеством. Мне в реанимации очень не хватало человеческих прикосновений. Были одни медицинские манипуляции. Единственный, кто приносил утешение, поглаживая в период кратких посещений мою руку, была заведующая отделением.
В течение суток Актемру нашли. Дозы на мой 68-килограмовый вес не было, ввели дозу на 50 кг. Препарат помог, мои показатели начали улучшаться.
Но это еще не счастливый конец. 12 октября ко мне зашла моя любимая заведующая отделением и сообщила, что меня нужно безотлагательно кесарить, так как многие процессы в моем организме уже стали необратимыми. «Что будет, если я откажусь?», - спросила я. «Ты, скорее всего, умрешь», - прозвучал краткий ответ.
Через полчаса мой второй сын Константин появился на свет с весом 1000 и ростом 37 см. Он стал одним из трех детей за всю историю «красной зоны» в ОПЦ, инфицированных коронавирусом внутриутробно. Поэтому на несколько дней кювез с младенцем поставили в мою палату, и я наблюдала за тем, как ухаживают за моим ребенком со своей больничной койки.
Я пробыла в реанимации дней 10. На момент перевода меня в общую палату на мне был мочевой катетор, я могла переворачиваться во все стороны и садиться. Все это с усилием и болью. Ноги пока не держали. Считаю, что главным фактором превращения меня в человека прямоходящего стал туалетный вопрос. Катетор мне сняли, но пользоваться уткой в четырехместной палате мне было невыносимо – я просто не могла делать это прилюдно. Так что за пару дней за мной закрепилась слава «женщины, которая вышла из реанимации и сразу «побежала». Это дурная слава, ведь перспектива выламывать двери и вытаскивать меня из туалета или ванной никому не улыбалась.
Но даже при том, что я освоила ходьбу, мой «бодрый марш» мог происходить, в основном, вокруг кровати – насколько хватало трубки от кислородного баллона. Я была 100-процентно зависима от кислорода. Если я шла в туалет и видела очередь, то возвращалась обратно в палату, так как каждая лишняя минута могла привести к кислородному голоданию мозга.
Качественно моя жизнь изменилась тогда, когда я смогла обходиться без кислорода полчаса. Это означало, то я могла спокойно есть и делать необходимые мне гигиенические процедуры.
Позитивную картину омрачала бессонница, которая мучила меня уже давно, но настоящее неудобство начала приносить именно в общей палате, так как исчезла возможность поспать днем. Я жаловалась врачам, мне выписали очень слабое снотворное. Оно мне не помогало, но полноценно лечить бессонницу можно было только после излечения кислородной зависимости – то есть не сейчас.
Мое физическое состояние улучшалось с каждый днем, но переносить ситуацию психически становилось все сложнее. «Это» началось 26-27 октября. Днем я пребывала в несвойственной мне ажитации, ответила на все сообщения от друзей и коллег, созвонилась со всеми близкими и не очень близкими людьми, попросила у подружек передать мне роллов, по сто раз на дню признавалась в любви мужу.
Я чувствовала, что что-то не так, что у меня реально едет крыша, но мне не с кем было поделиться этим, кроме мамы. Бедная моя мама, она не могла мне помочь.
Нервный срыв произошел 28 сентября – я пристала с глупым вопросом к соседке по боксу (к тому моменту меня перевели в двухместный бокс). Она, видимо, узрев безумие в моих глазах, ретировалась в коридор искать защиты у медсестер.
«Зачем вы пристаете к женщине?»
«Я не пристаю, пусть только ответит мне да или нет»
«Но она не хочет с вами общаться»
«Лена, что же ты за человек такой, я сон твой берегла, уходила в коридор на всю ночь. А ты что сделала для меня? За что ты так со мной?»
«Маша, вернись в палату», - слышу я голос медсестры и повинуюсь.
Я зашла в палату, встала напротив окна, сняла с себя ночнушку и продолжила стоять в таком виде.
Дальше был бред, мой бред, реальных событий я не помню. А мой бред заключался в том, что мне заламывали руки, привязывали меня к кровати в помещении, похожем на операционную. Мне удалось отвязаться и сбежать, я наткнулась на бокс, где лежал ребенок весь в проводах и трубках, одна трубка со светлой жидкостью была у него в животе. Я поняла, что могу излечить этого ребенка, если выдерну трубку из живота. Меня ломало пополам от необходимости делать это, но я сделала. В бокс вбежали санитары, меня скрутили. Потом мне казалось, что близкие мне люди не перенесли происходящего со мной и умерли, и я оплакивала их потерю в своем бреду.
То, что не было ни грубых санитаров, ни младенца с трубкой, ни вообще ничего такого, я по-настоящему узнала только после выписки из областной психиатрической больницы, десятого ноября.
Ковид прошелся по мне катком. Я родила глубоко недоношенного ребенка. У меня есть психиатрический диагноз, и меня ждет долгое, хоть и амбулаторное, лечение серьезными препаратами. Я всегда выступала за вакцинацию, но привиться до беременности не успела. Летом на консультации у одного из лучших иммунологов нашего города я услышала, что показаний для вакцинации у меня нет даже примерно. Врач сказала, что скорее всего я, если заражусь, попаду в те 95 %, кто болеет в бессимптомной, легкой и средней форме. Но я умудрилась вписаться в 5 %.
И поэтому в конце я спрашиваю тех, кто еще не вакцинировался: на что вы надеетесь? Вы напуганы вакцинацией? Разве то, что произошло со мной и происходит со многими, не страшнее? Для меня страх - это когда ты в полном сознании боишься умереть в реанимации, а рядом нет ни одного человека, кто бы мог просто взять тебя за руку. Страшно согласиться на кесарево на сроке 28 недель, когда никто не возьмется обещать, что с ребенком все будет хорошо. Страшно сходить с ума. А вы чего боитесь? Стать бесплодными? Вы никогда не проверите эту дикую гипотезу, если умрете от коронавируса. Или вы-то не умрете?
Вы должны понять наконец, что актемры не найдется на всех, скорая помощь не приедет так быстро, вас не госпитализируют с легкой формой! То, что я жива, результат стечения нескольких счастливых обстоятельств. Вы верите, что все эти чудеса произойдут и с вами?
Вы просто не видите того, что вижу я. Вируса Covid-19 воюет с человечеством. Но вы не слышите выстрелов. Не слышите, как кому-то отстреливает легкое, кого-то контузит, а кого-то, бьет наповал. В стенах больниц так много раненых, и больниц становится все больше, все длиннее очереди в морге. Но вы не хотите об этом знать – вы же так устали от пандемии. Вы стараетесь ее не замечать и становитесь обычным пушечным мясом. Вы шагаете дружным маршем навстречу врагу не только без бронежилета – без прививки, но и вообще с голой грудью – без маски.
Я написала этот текст, чтобы как можно сильнее напугать вас. Надеюсь, вам стало хоть чуточку страшнее. За свою жизнь. Потому что правда страшна. Вы можете умереть, если не привьетесь, ведь прививка – это хоть и не идеальная, но пока единственная защита от страшного вируса. Вы должны поставить прививку, если хотите жить.
P.S. Мою историю опубликовали на е1, но там все перемешали, это расстроило
